Несколько десятков павлодарцев разного возраста могут со всей ответственностью заявить, что проживают в музее. Это потому, что Дом Шафера – пожалуй, единственный в мире музей грампластинок – нашел пристанище под крышей обычного жилого дома. Хозяин коллекции, профессор филологических наук и одержимый филофонист Наум Шафер тоже живет при музее, сам являясь настоящей музейной ценностью.
Наум Григорьевич – кладезь знаний, историй и богатого, трудного жизненного опыта. Скорее всего, он сам и есть самая ценная часть созданной им экспозиции. Наум Григорьевич может часами говорить о музыке, литературе, любимых пластинках и просто о жизни так, что грустно становится от мысли, что этот человек – последний из могикан того, уходящего уже, поколения старой, не выжженной репрессиями советской интеллигенции.
– Нормальные коллекционеры знают, что все подряд собирать нельзя, иначе коллекция выживет хозяина из дома, – заявил мне профессор Шафер. – Поэтому выбирают определенный жанр – кто-то коллекционирует старую традиционную эстраду: Утесова, Бернеса, Шульженко и так далее. Кто-то выбирает симфоническую музыку: все симфонии Бетховена, Шостаковича... А я коллекционер ненормальный, этим не хвалюсь и никому не советую мне подражать.
Благодаря тому, что он такой вот ненормальный, сегодня мы имеем уникальное и, возможно, самое большое собрание грампластинок в мире, за которое на любом "Сотбис" знатоки отдадут бешеные деньги и самих себя в придачу. Но всякая попытка поставить деятельность музея на коммерческую основу оскорбляет Наума Григорьевича до глубины души. Потому что 27 тысяч пластинок всех звукозаписывающих фирм мира: английских, немецких, американских и других собирались в течение полувека на голом энтузиазме, без расчета на всякую выгоду в дальнейшем. "У моей жены даже туалетного столика никогда не было, и она стоически это переносила", – говорит профессор. Да разве найдется место для туалетного столика в двухкомнатной квартире, где на 60 квадратных метрах расположились обширная библиотека в одной комнате и колоссальная фонотека – в другой? А еще пианино, за которым работал сам Шафер, стол и кровать? Правда, с семьей разногласий по этому поводу не возникало. Жена Наума Григорьевича увлечению мужа сочувствовала и как могла помогала. Об истории их любви ходят легенды...
– Я собирал не все, что лежит на прилавке, но для меня музыка не делится на серьезную и легкую. Я делю ее на хорошую или плохую. А что это – симфония или частушка, вальс или соната – не имеет значения. Таким образом, собирал то, что имеет отношение к классической, народной музыке и хорошей традиционной эстраде. У нас собраны музыкальные произведения всех народов земли. Пусть они представлены в одном или двух экземплярах. Я беру, скажем, музыку негров-пигмеев. Такие образцы у нас тоже есть. Если говорить о регионах бывшего СССР, ни один не пропущен. У нас есть музыка и якутская, и чувашская, музыка чукчей, ненцев и эвенков.
Заниматься собирательством так, как это делал он, можно только в государственном масштабе, признается профессор. Коллекция долгие годы вела массированное наступление на хозяйские территории и в конце концов практически вытеснила жильцов. Появилась необходимость создать музей...
На столе среди полок, изнемогающих под аккуратными рядами пластинок, стоит патефон. Музейный раритет образца 1945 года с блестящей никелированной ручкой, бережно хранимый в бархатном синем футляре. Только для нас Наум Григорьевич достает специальную иголку (тоже большая редкость, нынче не найдешь), которую можно использовать всего три раза. Такие иглы, патефоны и бьющиеся пластинки из шеллака теперь можно увидеть разве что по телевизору. Директор музея своего имени раскручивает ручку патефона и ставит пластинку. Песня из фильма "Кубанские казаки" в исполнении Максаковой звучит так же, как и в 47-м году, когда пластинка только сошла с конвейера.
– Пластинки ведь практически вечны при правильном с ними обращении, – говорит Наум Григорьевич. Он убежден, что никакие современные технологии такого звучания не передадут. Потреблять классику и народную музыку лучше с винила.
А ведь всего этого богатства в Казахстане могло и не быть. Когда в силу своего возраста профессору пришлось задуматься над тем, куда пристроить коллекцию, он обратился к властям за помощью. Правда, время выбрал неудачное: развал Союза, становление нового государства. Тогдашний министр культуры говорил Шаферу: "Смотри, что в стране творится, а ты со своими пластинками!"
– А мне жалко было коллекцию разбрасывать, ведь на это ушла вся моя жизнь. Я очень плохо обошелся со своей дочерью. Она сейчас живет в Израиле. Когда уезжала, попросила разрешить ей отобрать свои любимые пластинки. Я сказал: "Или забирай все, или ничего". В итоге сотню любимых пластинок я просто переписал ей на кассеты.
Друзья советовали продать хотя бы раритеты. Ведь есть очень дорогие пластинки, многим из которых уже по 100 лет. А я по своему мировоззрению настоящий "совок". И этого не стыжусь. Сама коллекция и музей создавались исключительно в целях просвещения. Я хочу, чтобы это досталось государству. Бесплатно, бескорыстно – это для меня самое главное.
Коллекция Шафера вызвала большой интерес у губернатора Омска. Еще немного, и Наум Григорьевич со своей сокровищницей переехал бы в Россию. Положение спасли статьи Юрия Поминова, который забросал материалами об уникальной коллекции всю местную прессу. Власти, осознав, видимо, какое богатство упускают, выделили средства для музея.
Он разместился в двух подъездах обычного жилого дома. В одном подъезде – маленький, но вполне современный концертный зал с компьютером, телевизором и оргтехникой. Каждую неделю публика собирается здесь по какому-нибудь поводу. На стенде у входа можно видеть объявление: "Творческий вечер поэта такого-то...".
– Поначалу даже не предполагалось, что в музее будет работать концертный зал. Он возник на год позже музея. Тогда появилась идея не только сохранить это духовное богатство, но и по возможности пропагандировать.
Потребители этой пищи для ума и души – по большей части люди среднего поколения и пенсионеры. Молодежь здесь реже появляется, что немало огорчает старого профессора. Не боится ли он, что в свете такого отношения к культуре прошлого коллекция станет никому не нужной? Наум Григорьевич не исключает такой возможности. Но сохранить коллекцию хочет. А будущие поколения разберутся...
Сам музей находится в соседнем подъезде в квартире на втором этаже. Причем одну часть его составляют пластинки, вторую – библиотека из 20 тысяч (!) книг, газет и журналов. Эта литература художественная, музыкальная, научная. Чего стоит одна только подшивка журнала "Новый мир", начатая еще в 20-х годах прошлого века! Все это Наум Шафер собирал на протяжении своей жизни.
– Половина нашей аудитории – студенты, потому что они такую литературу больше нигде не найдут. В местной областной библиотеке уничтожили все газеты и журналы с 1920 по 90-е годы, – сокрушенно говорит профессор. А в руках у него номер журнала "Огонек" 1928 года, отпечатанный на дешевой желтоватой бумаге, с призывами к ликвидации безграмотности на обложке...
На стене у входа в музей надпись: "Прошлое, будущее и всегда – Настоящее... в Доме Шафера". Из помещения музея небольшая, обыкновенная с виду дверь ведет в жилище профессора, где по-прежнему тесно от полок с лежащими на них ценностями. Полторы тысячи кассет с музыкой и фильмами в музей попросту не вместились и пока что хранятся в квартире...
– Сейчас я вам еще одну редкость покажу, – сообщил хозяин всего этого добра и скрылся за полками. Через минуту он вернулся с пластинкой, на потертой этикетке которой надпись: "Овации товарищу Сталину". Ниже с трудом читается "Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Компартии 1936 г.". Культ личности, оказывается, распространялся и таким образом – растиражированный на пластинках...
Депортируя в наши края десятки и сотни тысяч людей со всего Советского Союза, Сталин и не подозревал, какой бесценный подарок сделал он Казахстану, населив его удивительными людьми, творческой интеллигенцией с богатой культурой и кипучей энергией. Сам Наум Шафер – один из таких переселенцев. Он родился в Бессарабии, части Молдавии, когда-то принадлежащей России и отнятой румынами в 1918 году
– Потом уже начался передел сфер влияния, и Советский Союз предъявил Румынии ультиматум вернуть Бессарабию. Мы так радостно встречали советские войска! С надеждой мы ждали воссоединения с Россией. А потом нас просто депортировали без суда и следствия. Пришли и сказали: "Вам срок час. За это время соберите нужные вещи, но не более 100 килограммов". Вместе с нами было много и молдаван, и даже русских. Это случилось 13 июня 1941 года. И так вышло, что, с одной стороны, Сталин нас наказал, а с другой – спас. Потому что когда румыны вернулись назад, а вместе с ними и немцы, первое, что они сделали, – уничтожили евреев, русских и других советских людей, приехавших в Бессарабию. Погибли все мои родные до единого: бабушки, дедушки, дяди, тети и братья с сестрами.
Как он потянулся к музыке, и сам не помнит. Полагает, что с этим родился. Началось все, наверное, с американского патефона и тридцати пластинок, подаренных его родителям в день свадьбы.
– Потом, когда я подрос, эти пластинки слушал с утра до ночи. Очень они мне нравились. Мне удалось их вывезти во время депортации. Собственно, спас их один очень хороший милиционер. Ведь чекисты и энкавэдэшники были разными людьми. Многие из них искренне сочувствовали людям, но выполняли свой служебный долг. К нам же пришли откровенные сволочи. Мама хотела взять свою новую шубку – ей не дали. Я собирался забрать наш патефон – не разрешили. С этими энкавэдэшниками был один милиционер, который попытался за нас заступиться. Мне было всего 10 лет, и своим детским умишком я понял: черт с ним, с патефоном, другой найду. А вот таких пластинок не найти уже нигде. Я прижал их к груди и поднял страшный рев. Мне разжимали пальцы, пытались отнять пластинки, но милиционер добился, чтобы меня оставили в покое. Так началась моя коллекция. Эти свои любимые пластинки я еще не отдал музею, пока они – наша семейная реликвия.
Его жизнь не умещается в газетной статье. Разве расскажешь в двух словах, как он брал уроки у самого Брусиловского и как на его глазах рождалась опера "Дударай"? Как 15 лет он составлял уникальный музыкальный сборник "Дунаевский в гостях у Булгакова"? Наум Григорьевич подарил мне эту пластинку, написав на ней, что Дунаевский как личность родился в те самые времена, когда встречался вечерами с величайшим русским классиком за дружеской беседой.
А последняя грампластинка Апрелевского завода под названием "Кирпичики" включает произведения самого Шафера, который фигурирует в списке авторов как Гитин. В 1953 году на радио должен был состояться концерт, куда включили произведения Наума Григорьевича. Но шумное "дело врачей", прогремевшее в те дни, спутало карты. Фамилия Шафер в концертной программе была бы слишком неблагозвучной. И тогда Брусиловский придумал своему ученику псевдоним по имени мамы – Гита. Этот псевдоним из благодарности к учителю и маме профессор Шафер тоже сохраняет как реликвию.
А еще он был судим за распространение клеветнических измышлений против советской власти. Просто за то, что по доносу у него был найден непопулярный в те времена "Доктор Живаго" и запрещенные песни Высоцкого и Галича. После полутора лет отсидки Наум Григорьевич лишился всех своих званий и в течение 15 лет, пока не был реабилитирован, не мог преподавать в вузах...
Несмотря на все, что пришлось пережить этому человеку, в его душе нет злобы. Более того, Наум Шафер благодарен тому тяжелому и жестокому времени, на которое пришлись его детство и юность. Он искренне считает, что жил не в самой плохой стране и не держит обиды на жизнь. Наум Григорьевич настолько привязан к родному Павлодару, что не смог эмигрировать в Израиль вслед за дочерью и внуками. Он, создатель и смотритель в одном лице Дома Шафера, проживает в своем тихом счастье в обществе любимой супруги, книг, пластинок и благодарных ценителей его коллекции.
Наталья Першина
(по информации www.newspaper.kz)
